- Деньги отдавать не нужно, но ты будешь моей рабыней, сексуальной игрушкой. Можешь придумать еще какой-то эпитет, но смысл один: я буду иметь тебя, когда я захочу, где захочу и сколько захочу, пока не надоест. - Он говорил все это и улыбался. Это была улыбка хищника загнавшего свою жертву в глухой угол. Я как-то не могла понять этой его шутки. А шутка ли это? Но ведь серьезно такой бред никому не предложишь. Да и с его-то толпами воздыхательниц, покупать очередную, за такую сумму - это же просто безумие. После всех этих размышлений я пришла к выводу, что он просто решил подшутить надо мной, проверить, а клюну ли? Может он посчитал мою просьбу бредятиной и сам такой же бредятиной отвечает?

-Николай Петрович, не могли бы вы серьезней отнестись к моим словам.- Только бы он не сказал «нет». Я как заклинание повторяла эту фразу про себя. Он молчал и в том, что это была его какая-то не стандартная шутка, я уже не сомневалась.

- А я говорил вполне серьезно. И хочу прямо сейчас посмотреть на то, что приобретаю за такую не малую сумму. - Он встал с кресла и направился в мою сторону. Меня это все начинало бесить. Лучше уже сказал бы нет, чем придумывал вот эти все глупости. Он остановился в двух метрах от меня и смотрел свысока, с каким-то превосходством.

- Мне действительно, очень нужны эти деньги. И я не играться пришла. Скажите уже, сможете помочь или нет. Зачем все эти игры? - Я была накручена до предела. Все эти двое суток нервного стресса, плюс его своеобразные приколы, мне казалось, что еще немного, и я просто взорвусь.

- Девочка моя, какие игры? Я все сказал, и деньги готов дать хоть сейчас, а у тебя как я понимаю, особого выбора нет. Так что можешь раздеваться и показывать, так сказать, товар.

- Если бы я захотела работать проституткой, я бы вышла на окружную. Никогда не думала, что вы так низко падете. Да вы правы, выбор у меня действительно не большой, но если я и надумаю продаться, то уж точно не вам.- Я была взбешена. И меня в эту минуту не пугало ни то, что я злю большого сильного мужчину, с которым нахожусь наедине, ни то, что он мой начальник, и я могу в этой сложной финансовой ситуации остаться и без работы. Я была безумно злая, руки просто чесались, так хотелось дать пощечину. Но вовремя сдержалась. Я развернулась, и уходя громко хлопнула дверью, кажется оставив его в растерянности.

Как же я много раз успела пожалеть о том своем поступке. Я ненавидела его всей душой, но корила себя за свою несдержанность, за глупую гордость. За то, что не воспользовалась предложением, каким бы унизительным оно не было. За эти три дня я успела оббегать все инстанции, от банков и частных лиц, нелегально одалживающих денег, до благотворительных фондов. Я обзвонила всех друзей и знакомых, насобирав у всех понемножку, только двадцать пять тысяч. Во всех фондах мне сказали, что на такие срочные операции они денег не собирают. Я уже отчаялась, время истекало. Доктор уже несколько раз звонил, уточняя, собрала ли я нужную сумму, планировать ли операцию.

Я бы пошла еще раз к Николаю Петровичу, умоляла, и готова была бы перетерпеть все насмешки, если бы не была уверена что получу отказ. К нему эти дни зачастила Мариночка. Наверное, зализывает свое израненное самолюбие. Он по какому-то чуду меня не уволил, и только за это ему спасибо.

Я уже боялась телефонных звонков с незнакомых номеров. Это могли бы быть только с больницы. А с больницы звонят только в крайних случаях. И сейчас смотря на экран телефона, я понимала, что взять трубку нужно, но так боялась этого.

- Да я вас слушаю.

- Здравствуйте! Вас беспокоят с благотворительного фонда «НАДИЯ». Вы обращались к нам по поводу операции вашей маме. Мы смогли найти нужную сумму благодаря анонимному пожертвованию. Приезжаете, нужно оформить необходимые документы. - Дальше в трубке пошли гудки, но я все так же держала телефон у уха, не веря услышанному.

А потом пришло понимание, и я как остановилась та тротуаре, когда прозвенел звонок, так и съехала на колени на этом же месте, разрыдавшись. Это были слезы облегчения. Я сидела и плакала, не знаю даже, сколько времени, а люди удивлено посматривая на меня, проходили мимо.

НИНОЛАЙ

Она позвонила как нельзя вовремя. Я отдыхал на яхте у Витьки, институтского кореша. И все бы ничего, если бы не его сестра Ксюша. Вешалась на шею, как последняя шалава. И я был совсем не прочь ее трахнуть, но только трахнуть и больше ничего. Она же хотела большего, и судя по всему, Витька тоже. Сват нашелся, хренов. Зачем я только согласился приехать на эту яхту? Нет, Витька не плохой мужик, но уж слишком усердно пытается сбагрить с рук свою сестренку. А мне такое добро и даром не надо, так что нам с ним сегодня не по пути.

Я быстро извинился, сообщив, что вызывают по срочному делу - вопрос жизни и смерти, и так же быстро на такси умчался домой. Время до встречи с Ритой еще было, но лучше я его проведу в гордом одиночестве, чем в окружении этого семейного серпентария. Но в гордом одиночестве не вышло. Позвонил Наум и предложил встретится, отдохнуть. Я с радостью согласился. Благо от этого не нужно ожидать подвоха с незамужними сестрами. Да хотя бы по тому, что у него нет никаких сестер. Мы хорошо посидели, но около пяти я уехал, нужно было перед встречей привести себя в человеческий вид. Холодный душ и час времени мне помогли почувствовать себя не трезвым, но хотя бы человеком.

Она зашла в кабинет, одета как всегда с иголочки. Нет, это не брендовые шмотки - это строгая блузка, застегнутая на все пуговки, юбка карандаш по колено, и не дюйма выше. Она и вела себя не менее официально. Чего только стоит это ее «Здравствуйте Николай Петрович!». Я ведь знаю что она на самом деле совершено другая. Под этой коркой серьезности и официальности прячется живая интересная девчонка. И меня сейчас раздражала эта ее строгость и официальность.

Она почувствовала себя не уверено, о чем свидетельствовал румянец на лице, а глаза, еще минуту назад смело смотревшие на меня, опустились, и разглядывали ни чем не примечательный узор плитки на полу кабинета. Какая она сейчас соблазнительная, так и хочется протянуть руку, схватить и усадить на коленку. Распустить этот осточертевший хвост, и запустить руки в ее длинные пышные волосы. Почему она их никогда не распускает? Нужно ввести дрес код в офисе - обязательно распущенные волосы и расстегнутые пару верхних пуговиц на блузке. Я улыбнулся подобным мыслям.

Она хотела денег, а я хотел ее, так почему не провести взаимно выгодный обмен. То, что она просила ни какой здравомыслящий человек ей бы не дал. А я готов был дать, понимая, что она их не сможет отдать. Я предложил ей вариант, огласил ей свое желание, которое не выходило с моей головы еще с того корпоратива, где я сжимал ее под страстные аккорды танго. Толи пьяный дурман, толи нетерпение, а может осознание того, что она находится в безвыходной ситуации, спровоцировали меня на столь резкие и необдуманные слова и действия. Я уже чувствовал ее тело под собой. Прям здесь, прям сейчас. Не было никаких сил больше терпеть и выжидать.

Правду говорят, что пьяный и трезвый говорят на разных языках. То, что для меня сейчас казалось нормальным, ей было диким и извращенным. И именно поэтому она убежала, даже не смотря на то, что позарез нуждалась в деньгах, а я готов был их дать.

Она не делала тайны с того что ее мама в больнице, и уже в понедельник ближе к обеду весь офис жужжал, что Ритиной матери нужна срочная дорогостоящая операция.

Я знал, что она бегала по благотворительным фондам, у меня ведь отпрашивалась для этого, и так же видел по ее упадочному состоянию, что это не приносило никаких результатов. Я делал вид, что никакого разговора в воскресение не было, и она своим поведением показывала тоже самое. Да я приглашал Маринку, каждый день она заходила ко мне, и мы вместе уходили обедать, пусть знает, что ее отказ меня не колышет. Не она так другая.

К концу недели я не выдержал и перевел нужные деньги в один из фондов, в какие она обращалась, акцентировав внимание на том, чтобы мое имя не афишировалось. Я не знаю почему это сделал, может совесть замучила, а может просто не хотел, чтобы она, как я когда то, пережила потерю самого близкого человека. Чего стоят деньги, когда на кону жизнь? И пусть не моя, но ее возможная потеря мне болью отдавала в сердце.